Пляски смерти
Мое визуальное исследование посвящено популярному в искусстве Средневековья аллегорическому сюжету — «Пляски смерти» («Dance macabre»), его появлению, трансформации, а также параллельно развивающимся образам, связанным с восприятием смерти в массовом сознании того времени. Вышеупомянутый сюжет представляет собой изображение танца, хоровода или фарандолы, в который разлагающиеся тела или скелеты, олицетворяющие смерть, вовлекают живых людей. Данную тему я решила выбрать, так как осознание собственной смертности — фундаментальная философская категория, красной нитью проходящая сквозь человеческую культуру с самых древних времен.
Несмотря на то, что восприятие неизбежности окончания земного существования в разные периоды истории сильно менялось, оно было и остается связующим звеном между всеми людьми. Каждый, так или иначе, сталкивается со смертью на протяжении жизни, каждому приходится ее осмыслять, осознавать, определять свое отношение к ней и размышлять о собственной кончине. Благодаря подобной всеобъемлющей неизбежности тема смерти вечна в сознании человека и его искусстве.
На мой взгляд, отчасти именно идея «Плясок смерти» впервые так наглядно демонстрирует осознание: вне зависимости от статуса в обществе, личных качеств и достижений, места и времени жительства — всех ждет одна и та же судьба, а эта мысль с тех пор не раз бралась за основу живописных и литературных произведений. В своем исследовании я попробую показать важное место макабрических сюжетов в нашей культуре, объяснить, в какой форме и почему они дожили до наших дней. Основанием для отбора визуальной составляющей стали ключевые изображения образа смерти в разные периоды Средневековья, ее персонификации, связанные с ней сюжеты, их изменения, отражающие восприятие человека того времени. Предметы искусства структурируются мной, в первую очередь, в порядке появления (от ранних к поздним). Такой принцип рубрикации помогает логичнее и проще проследить, как и в связи с каким историческим контекстом появляются и трансформируются те или иные образы, какие они порождают за собой, а какие развиваются параллельно с ними.
Следует упомянуть, что для полного представления о теме я подбирала текстовые источники не только о популярных в XII–XV веках сюжетах, связанных со смертью, но и исследования, описывающие как искусство Средневековья в целом, так и образ смерти в истории всей культуры.
Введение в контекст. Первоначальное восприятие смерти в Средневековье.
«Распятие» из Евангелия аббатисы Уты из Нидермюнстера (Х в., Регенсбургская школа)
У основания креста 2 аллегорические фигуры: жизнь и смерть. Страдающую фигуру с обмотанным лицом по левую руку от Христа можно считать одним из первых изображений персонификации смерти в Средневековье. Она не наделена никакими мистическими подробностями, не отличается от человека. Более того, она изображена поверженной, посрамленной. Иисус воскрес и победил смерть, открыв людям дорогу к вечной жизни. «Последний же враг истребится — смерть», — сказано в 1-м послании к Коринфянам ап. Павла, Глава 15, стих 26. Этот мотив побежденной смерти занимает важное место в искусстве приблизительно до XV века, когда появляется обратный по смыслу сюжет — «Триумф смерти».
Фрагмент фрески Джотто ди Бондоне «Страшный суд» 1306 г.
На протяжении большей части Средневековья смерть пугала людей куда меньше, чем ад, по этой причине изображался он куда чаще. Фреска со сценой Страшного Суда традиционно располагалась на входе в храм, в качестве грозного напоминания прихожанам. Так здесь, в правом нижнем углу изображена преисподняя, грешники, подвергающиеся адским мукам и сам Сатана, пожирающий их. Культура раннего и первой половины зрелого Средневековья стремилась обесценить мирские хлопоты, показать, что в земном существовании нечем дорожить. Все по-настоящему важное находится за его пределами, потому страшна не смерть, а то что может последовать за ней для грешной души.
Четыре всадника Апокалипсиса. Миниатюра Апокалипсиса из Сен Севера. Между 1028 и 1072 гг. Париж, Национальная библиотека.
Апокалипсис — еще один популярный сюжет, один из немногих, изображавших персонификацию смерти в начале зрелого Средневековья. Смерть (всадник на белом коне) снова выглядит как обычный человек и ничем не отличается от собратьев. Спустя несколько веков она будет появляться уже как скелет или разлагающееся тело, но пока искусство прививает отвращение больше к живой плоти, чем к мертвой, и гниющие трупы не представляют для общества никакого интереса. Смерть и неприятные картины тления практически отсутствуют в большей части средневековой иконографии.
Трансформация восприятия образа. Зарождение макабрических сюжетов.
«Триумф смерти», Буонамико Буффальмакко, Кампо-Санто в Пизе, 1330-е
Масштабная и самая известная фреска кладбища, носящая название «Триумф смерти». Этот мотив получит особенную популярность и развитие в Италии. В правой части фрески, где ангелы борются с демонами за души умерших, можно заметить уже привычный нам образ — смерть в виде старухи с косой. К сожалению, этот фрагмент, как и многие другие, сохранился плохо. Помимо этого, стоит обратить внимание на три открытых гроба в левой части фрески, на которые неожиданно натыкается королевская свита во время охоты. Еще один известный сюжет, на этот раз имеющий литературные корни, — история о «трех живых и трех мертвых». Возросший интерес к теме смерти и страх перед ней можно объяснить эпидемией чумы, унесшей множество жизней.
«Пляска смерти», Ги Маршан, ксилография 1485 г.
Печатное издание, содержащие копии фресок 1425 года с Кладбища Невинных. Несохранившийся оригинал можно считать одной из первых росписей на макбрическую тему. Скелеты с косами, с лопатами, с крестами, скелеты со вспоротыми животами, скелеты в выразительных танцевальных позах тянут в пляс короля, Папу Римского, монахиню, шута, торговца (в ксилографии они вынужденно разделены на танцующие пары). Ни образ жизни, ни статус не защитит тебя, перед смертью все равны — как бы намекает в назидание фреска. Стоит отметить: большинство исследователей сходится на мысли о том, что оживший мертвец — не олицетворение самой смерти, а лишь ее посланник.
Фреска «Пляски смерти» в церкви святой Марии, Винценц из Кастава, 1474 г.
46 фресок на библейскую тематику украшают стены церкви, одна из них посвящена «Пляскам». Теперь у нас есть возможность внимательнее рассмотреть роспись. Живые не пытаются противостоять мертвецам, а покорно следует за ними, склонив голову. Снова самые разные люди — богатые и бедные, Папа Римский, торговец, ребенок на протяжении всей жизни шагают навстречу одинаковой судьбе. Все отчетливей вырисовывается осознание неизбежности смерти, но в данном случае оно принимается достаточно смиренно.
Иллюстрация к «Откровению Иоанна Богослова», Кёльнская Библия, напечатана Генрихом Квентелем и Бартоломеусом фон Ункелем в 1479 г.
Снова видим сюжет о всадниках Апокалипсиса. Сюжет библейский, а потому гораздо более древний, прочно укоренившийся в нашей культуре, стабильно сохранявший популярность параллельно с макабрическим. В отличие от изображения на ту же тему, упомянутую ранее, здесь всадник, олицетворяющий смерть, уже совсем не похож на человека. Теперь это жутковато улыбающийся, но довольно упрощенно нарисованный скелет с косой.
Гравюра из цикла «Апокалипсис», А. Дюрер, 1496–1498 гг.
Эсхатологические настроения на исходе XV века заставляет людей чаще обращаться к теме апокалипсиса. В 1500 году массово ожидали конец света, что не могло не сказаться на искусстве. А. Дюрер создает целый цикл, посвященный этим библейским сюжетам. На гравюре с четырьмя всадниками мы снова обращаем внимание на фигуру Смерти. Художник отошел от привычного на тот момент образа ухмыляющегося скелета, и создал образ более реалистичный, страшный и выразительный в своей точной графике — худощавый старик на тощем, неподкованном коне.
«Триумф смерти», часовня Св. Бернардино в Клузоне, Бернт Нотке, 1485 г.
Одна из трех фресок в композиции, помещенной на восточном фасаде часовни, изображает, пожалуй, самый буквальный «Триумф смерти» в изобразительном искусстве. Смерть здесь — победительница и правительница в виде скелета крупнее всех остальных фигур. На ней символы монаршей власти, под ногами тела Папы и Императора. На этой фреске люди не готовы так просто принять смерть, они просят о пощаде, падают на колени и предлагают всевозможные дары. Однако она неумолима. Надписи в руках Смерти говорят о ее превосходстве над всем живым — никому не удастся спастись.
Пляски смерти, часовня Св. Бернардино в Клузоне, Бернт Нотке, 1485 г.
Здесь «Пляски» представляются зрелищем мрачнее. Это уже не танец — скорее, длинная вереница из поникших, словно завороженных людей, ведомых мертвецами. Символизм этого сомнамбулического, неприятного процесса отражает изменение восприятия смерти в массовом сознании. Искусство уже не изображает «невротическую тягу к смерти», как писал в своем сочинении «Трансформация смерти в искусстве» А. А. Ковалевский, не обесценивает существование в физической форме. Оно, наоборот, особенно в Южной Европе, начинает выражать сопротивление, нежелание умирать, горечь в осознании неизбежности этого, что говорит о повышении значимости земной жизни для человека того времени.
Развитие макабрических и развивающиеся параллельно с ними сюжетов.
«Смерть, играющая в шахматы», церковь Тёбю, мастерская Альбертуса Пиктора, около 1480 г.
Неканоничный сюжет, на который стоит обратить внимание. На фреске человек играет в шахматы со Смертью, которая снова представлена в виде скелета. Оттенки смысла подобной сцены неоднозначны. Возможно, жизнь человека поставлена на кон и игра определяет его судьбу или же сама игра, шахматная доска выполняет роль метафоры жизни и ее правил: роль фигур уже предопределена, и каждый должен идти по предназначенному пути. Помимо вновь отраженной, теперь несколько в другом ключе, идеи классового неравенства, мы в очередной раз чувствуем тему неизбежности, судьбоносности смерти. Пусть даже человек одолеет Смерть в шахматной партии, очевидно, что это лишь временная победа и, рано или поздно, придется ей подчиниться.
гравюра «Пляски смерти», М. Вольгемут, 1493 г.
«Пляски» предстают уже во всей красе. Мы видим, что живые теперь и вовсе не участвуют в танце — на гравюре 5 мертвецов. Обратим внимание, как выразительно теперь стали вырисовываться неприглядные подробности: полуразложившиеся тела изображены по разному — их разъедают черви, у кого-то остались волосы, кто-то одет в истлевшие лохмотья, кто-то вылезает в хоровод прямиком из могилы, а кто-то играет на трубе. Теперь скелет — не персонифицированная Смерть и, кажется, даже не ее посланник, а оживший мертвец, напоминающий близкий нашей культуре образ зомби.
Иллюстрация к книге «Ars Moriendi», первая половина 15 века, Автор неизвестен
Церковь не совсем одобряла популярность подобных кладбищенских плясок — по своей сути они противоречили идее об отделении души от тела в момент смерти. Возможно, как раз в противовес параллельно развивалась другая интерпретация темы смерти. Также после вспышки Черной смерти в первой половине XV века появились 2 текста под латинским названием Ars Moriendi (Искусство умирать). Гравюры, помещенные в это издание, изображали борьбу ангелов и демонов за душу умирающего и описывали достойную смерть праведника.
Гравюра «Ars Moriendi», Нидерланды, 1460 г. Автор неизвестен
Здесь мы не найдем изображений персонифицированной Смерти и оживших мертвецов, но встретим посланников главного врага человека, с точки зрения религии, не смерти, а Дьявола. Лежащего при смерти возле его постели 5 раз искушают земными благами бесы и столько же утешают ангелы. Так, мы видим демонических существ, сложенных из разных животных, протягивающих корону (средневековая аллегория гордыни) человеку под неодобрительными взглядами святых. По существу, книга — руководство к праведной и достойной смерти, к которой должен стремиться каждый христианин. Однако своим морализаторством и аскетизмом она даже на тот момент была ближе, скорее, к прошлому, чем к будущему, поэтому сюжет о правильном «умирании» быстро канул в лету.
«Изгнание Адама и Евы из Рая» из цикла «Пляска смерти», Г. Гольбейн, 1538 г.
Тема «Плясок смерти» же не иссякает и в следующем, XVI веке. В серии гравюр Ганса Гольбейна она получает новое яркое прочтение. Цикл открывают ветхозаветные сцены об изгнании Адама и Евы из рая. Мы видим в страхе покидающих Эдем героев и саму Смерть в виде скелета, ехидно поджидающую их по ту сторону. Она как бы является в мир одновременно с изгнанием первых людей, с началом их земного существования и отныне ничто не сможет уберечь от нее.
«Монах», Г. Гольбейн, 1538 г.
Смерть уже не пускается с человеком в аллегорические пляски — теперь она сопровождает его на протяжении всей жизни. Бедняки и богатые, адвокаты и сенаторы, молодые и старые люди, в быт которых иногда трагично, иногда с иронией, как здесь, вмешивается смерть. Вот монах забыл о своем обете и пытается спасти имущество, пока его душит Смерть. Стоит сказать, что Гольбейн не раз демонстрирует антипатию к высшему слою духовенства, которое, наживая богатства и борясь за власть, переступает собственные заповеди. Так, постепенно проявляется не только реакция на классовое неравенство, но и секуляризация общества.
«Ребенок», Г. Гольбейн, 1538 г.
Здесь мы видим, что Смерть выступает не только неким гарантом правосудия, но и, порой, жестокой, непонятной для нас несправедливостью. Невзирая на мольбы родителей, она уводит из дома ребенка. Кстати, стоит обратить внимание на символ, который появляется в большинстве гравюр цикла, в том числе на этой, — песочные часы. Все сцены сливаются в одно напоминание: кем бы ты ни был, время идет, и смерть приближается к тебе неотвратимо.
«Судный день», Г. Гольбейн, 15838 г.
Гравюра, завершающая цикл, — единственная, на которой Смерть отсутствует. В Судный день смерть исчезнет, «умрет», как «родилась» в день изгнания Адама и Евы. Снова звучит извечный христианский мотив — смерть будет побеждена вечной жизнью, Богом, праведная душа не перестанет существовать, а перенесется в лучший мир.
«Триумф смерти», Питер Брейгиль, 1561–1563 гг.
Пожалуй, самая известная из картин на макабрическую тему. Она соединяет итальянский «Триумф смерти» и франко-германские «Пляски». От произведения остается чувство смятения и хаоса: целые армии мертвецов и скелеты на истощенных лошадях, словно сразу несколько всадников Смерти решили прийти в Апокалипсис, давят, казнят, хоронят и грабят толпы людей на выжженной пустоши. Мы видим также их играющими на музыкальных инструментах — отголосок «Плясок». В массовом восприятии будто повышается ценность человеческой жизни, поэтому люди отчаянней, с большой горечью и тревогой изображают неизбежность всепоглощающей смерти, признают свое бессилие перед ней.
Иллюстрация из Часослова Хуаны Кастильской Безумной, Жерар Хоренбаут и Сандерс Бенинг, между 1496 и 1506 гг.
Стоит подробнее рассказать об еще одном сюжете, жившим параллельно с Dance macabre. История о «Трех живых и трех мертвых» имеет литературный первоисточник, разработанный еще в XIII веке. Изначально трое пеших героев, а позже, как здесь, трое всадников встречают трое мертвецов и заговаривают с ними. О символизме этой сцены догадаться нетрудно — люди видят в мертвецах собственное будущее, а те в них — свое прошлое. Неизменно идущие рука об руку жизнь и смерть, переплетающиеся и сменяющие друг друга — естественность, неизбежность этого процесса, начало его осмысления и принятия близки как этому сюжету, так и макабрическим.
Натюрморт «Ванитас», Бартоломеус Брейн Старший, 1524
«Vanitas vanitatis» или суета сует- родственный вышеупомянутым сюжетам мотив, оформившийся в целый жанр в XVI–XVII веках. Это аллегорический натюрморт, в центре композиции которого обычно расположен человеческий череп. Он может быть довольно строгим и аскетичным, как в данном случае, или, напротив, насыщенным разными предметами. Так или иначе, каждый элемент этого натюрморта несет особое символическое значение: череп — напоминание о неизбежности смерти и бренности бытия, как бы отражение зрителя, потухшая свеча — уход души в иной мир, слова на бумаге «Omnia morte cadunt mors ultima linia rerum» (или иное нравоучительное изречение) переводятся как «Все разрушается смертью, смерть — последняя граница всех вещей». Данный натюрморт представляет из себя ранний ванитас, фронтальное изображенный череп в нише рядом со свечей, написанный на обратной стороне портрета.
Натюрморт «Vanitas», Симон Ренар де Сен-Андре, около 1560 г.
Здесь мы встречаем новые предметы, символизм которых, по большей части также сводится к напоминанию о смерти. Обратить внимание стоит на самые необычные элементы: мыльные пузыри — это отсылка к словам «homo bulla» («человек есть мыльный пузырь»), метафорическому выражению на латыни, и на раковину моллюска, как символ останков от живого существа.
Место сюжета в истории. Отражение в искусстве наших дней.
Кадр из короткометражного мультфильма «The Skeleton Dance», Silly Symphonies, 1929 г.
Удивительно, но отголоски средневековых сюжетов на тему смерти действительно встречаются в нашей культуре сегодня в достаточном количестве. В этом мультфильме ночью на кладбище из могил вылезают скелеты и пускаются друг с другом в пляс. Анимация рассчитана, скорее, на комедийный эффект, нежели на пугающий. Танцы скелетов кажутся нелепыми и веселыми, идут вразрез с их мрачным образом. Так, оболочка макабрического сюжета уже не призвана никого поучать, к смерти и ее атрибутам в наше время стали относиться проще и с юмором, что, возможно, и является результатом многовекового процесса принятия ее неизбежности в массовом сознании.
Кадр из мультфильма «Труп невесты», Тим Бертон, 2005 г.
Авторский почерк Тима Бертона — мрачные, мистические сюжеты, пропитанные викторианским очарованием смертью и трауром, их культом. В мультфильме «Труп невесты», когда главный герой попадает в загробный мир, его встречают джазом скелеты-мертвецы. Вновь мы видим старый сюжет: пританцовывающие, играющие на музыкальных инструментах, а в данном случае еще и поющие скелеты. Их песня, по большому счету, играет роль экспозиции, рассказывая Виктору историю героини, но в качестве припева в ней звучат слова:
«But don’t wear a frown cuz it’s really okay And you might try 'n' hide And you might try 'n' pray But we all end up the remains of the day»
Мы возвращаемся к теме неизбежности, которая в XXI веке звучит с иронией, насмешкой. Она, пройдя этот долгий путь принятия, как бы теперь призывает нас расслабится: беспокоиться, прятаться нет смысла — мы все умрем, и это в порядке вещей.
Заключение
Макабрические сюжеты и подобные им поражают своей глубиной, которую они доказывают, сохраняя актуальность в современном искусстве и массовой культуре со времен Средневековья. Изучая их историю, мы начинаем понимать истоки современного восприятия смерти в массовом сознании: идеи ценности жизни, скоротечности времени и, пожалуй, главное — идея всеобщего равенства, всеобщей уязвимости перед смертью. Смерть — вот, что по-настоящему объединяет всех нас.
Текстовые источники
Источники изображений
